13 Апреля 2012

Милицейский роман

Глава Первая. «Дед»

Эпизод 1

В два часа дня он лег спать. У него выработалась привычка, в дни, когда было нужно выходить «на арену», он старался выспаться впрок. Мало ли что могло ожидать его в этот вечер, и в последующую ночь, возможно спать не доведётся совсем, разумно было выспаться. Он взял из шкафа в коридоре большое одеяло и подушку и ушёл в кабинет. Застелился, но без простыни. Вернулся к охранникам.

Двое его охранников сидели в кресле в большой комнате, третий пил чай в кухне.

– Я прилягу, пацаны, попытаюсь уснуть. По старой традиции. Ночь предстоит длинная. Следите тут.

Охранники были новые, однако не настолько свежие, чтобы не знать об этой привычке «Деда» – так они его называли за глаза. Прозвище ему по сути не нравилось, незаслуженно старило его, однако он никогда не выступал с предложением называть его как-то иначе. За глаза есть за глаза, не в его же присутствии. Охранники приняли его сообщение знаками понимания. Мол, нам ясно, ты идешь спать, иди, «Дед».

В кабинете он накрылся одеялом. Одеяло пахло его девкой, Фифи. Вообще-то девку звали иначе, но он назвал её Фифи, и теперь она всегда будет такой. Как будто он отчасти Бог, он обладал даром и правом называть смертных, как назовём, так и будет. Девка от одеяла пахла душно, кромешным востоком, еврейством, Библией, сосцами библейских коз и немного приторно, как возможно попахивают бараньи кишки. «Какие кишки, не фантазируй» – одернул он себя, «не фантазируй, «дед», – но все же вынужден был признать, что душный телесный запах одеяла имеет кишечную основу, под этим одеялом они только что провалялись, спариваясь, все выходные. Ну оно и пахло их соединением, точнее пах пододеяльник, и в сущности, – что есть соединение мужчины и женщины: он проталкивает в ее кишку свой «жезл». Кишка, конечно кишка, а что это еще? Влагалище – ничто иное, как кишка…

Прекратить! – сказал он себе. А то члена лысого ты так заснешь. Не заснешь. Так и будешь медитировать на свою еврейку. Но она не выходила из его головы, оккупировала область воображения, и не выходила. У него было четыре темы, наиболее часто оккупировавших его воображение: первая она – его еврейка, второй – политика, третьей были его дети, и четвертой – создатели человека, семейство Бога. Точнее не обязательно именно в перечисленном порядке его оккупировали эти темы. Они могли напасть на него все вместе, но то что они главные – это факт.

Он даже не знал, где она живет. Он не был уверен, что те немногие куски её жизни, которые она ему добровольно открывает иногда – правда. Он предполагал, что всё – ложь. Хочет ли он знать правду? «Нет», – сказал он себе искренне. Она ему очень нравилась, эта Фифи, молодая женщина с телом подростка. Он грыз это тело как старый жестокий крокодил, и она ему нравилась. Иногда ему представлялось, что он нашел её во время погрома, под старыми еврейскими перинами, у нее были косы и может быть вши в косах, он отнял её у толпы, чтобы изнасиловать самому. Между тем она…

– Эдуард? – Тихий стук в дверь кабинета. – Эдуард!

Он вздохнул

– Чего?

– Там опера во дворе. Много.

– Сейчас выйду.

Ну да, во дворе, не очень скрываясь, перемещались оперативные сотрудники милиции. За годы своей политической деятельности он научился распознавать их мгновенно. Толстомордые, часто опухшие, нелепо сложенные, нелепо одетые. Фактически их существует несколько, ну два основных типа: мордатые, постарше, заматеревшие от водки и жратвы мужчины и новое поколение: джинсы, курточки, барсетки, – оперской молодняк косит и под футбольных фанатов, и под студентов, но выдает их прежде всего разбитная наглость. Он называл их «шибздиками».

Охранники сгрудились у окна кухни, выходившим во двор.

– Вот в той машине, с затемненными стеклами – их пять человек, Эдуард. А вон там дальше, видите, – серебристый форд, их вторая машина. Опера друг к другу в гости из машины в машину шастают. А вот за трансформаторной будкой, видите, скопились милиционеры в форме…

Внезапно ему пришли на память строки из его книги «Дневник Неудачника», написанной в баснословном 1977 году: «Ну что они там, внизу, шевелятся?» – спросил он у прижавшегося к вырезу окна Лучиано. Внизу на далёкой улице задвигались чёрные спины солдат».

Вот и двигаются. Через 33 года. В сказках полагается, чтоб прошло ровно тридцать лет и три года.

Посчитав всех во дворе, он пришли к неизбежному выводу, что их будут брать. Для наружного наблюдения такое количество Ментов не необходимо. Все смотрели на него, охранники, что скажет.

– У нас есть другой выход? – спросил он, не то сам себя, не то всех присутствующих спросил. – У нас нет другого выхода. Я должен быть на площади, куда я вызвал людей. Ровно в пять будем выходить.

– Может дадут добраться до площади? – Фразу произнёс «Ананас», молодой человек с тонкой, выбритой бородкой, он работает барменом.

– Маловероятно. Давайте собираться.

И он пошел утепляться. Так же как и традиция выспаться впрок, утепление было насущно необходимой мерой. Неизвестно, куда попадешь. В обезьяннике, или куда там еще поместят, может быть очень холодно. Однажды, в ледяную ночь его продержали несколько часов в неотапливаемом автозаке. У него зуб на зуб не попадал, растирал себе безостановочно ноги и грудь. Чудом не заболел.

Он одел, помимо двух футболок еще три свитера, яйца предохранил черными трико, подаренным ему непонятно кем и когда, может быть олигархом из Ростова-на-Дону, натянул две пары носок, на башку надел черную шапку с кожаным верхом – память от умершего отца – шапка из крашеной овчины была старомодна, как головной убор фараона 18 династии.

– Эдуард, – в дверь протиснулся «Панк» (у всех были клички, так удобнее), – Эдуард, они заблокировали нашу машину.

Он пожал плечами. – Ясно. А что вы ожидали?

Панк, худенький но железный носатый молодой человек, превращавшийся когда надо в боевую машину без страха и упрёка, все же вздохнул. Один раз.

По традиции они присели все четверо. На дорогу, чтобы вернуться когда-нибудь в эту квартиру. Высокий блондин Кирилл, ржаная щетина на щеках, вздохнул несколько раз. И он волнуется. Это понятно. Человек без нервов нежизнеспособен, нервы должны быть.

Всем внимание! Выходим очень спокойно. Не отвечаем на их агрессию. С Богом! – он встал.

Встали и охранники. Сообщили по мобильному на Площадь, что выходят, и что «нас стопроцентно возьмут». Панк вышел из квартиры один и осмотрел подъезд. Нет, в подъезде их не ждали. Согласно инструкциям спустились на лифте вниз. У выходной двери замедлились. Кирилл с рукой у кнопки вопросительно обернулся к Деду.

Жми! – сказал Дед.

Они сделали только шагов пять. К ним уже бежали со всех сторон милиционеры и опера. Во главе милиционеров приблизился капитан. Деда схватили за руки, обступили.

– В чем дело, капитан? Что случилось?

– Пройдемте с нами.

– Значит задерживаете. А по какому поводу, позвольте узнать?

– С Вами хотят провести профилактическую беседу.

– Слушайте, я еду на митинг на площадь. Там меня ждут граждане, которых я туда созвал. Давайте Вы проведете свою беседу со мной после митинга.

– У меня есть приказ задержать Вас и доставить.

– Что же, ввиду очевидного Вашего численного превосходства и по причине того, что Вы обладаете иммунитетом государства, вынужден подчиниться. Мои товарищи Вам нужны?

– Нет, только Вы.

– Я поеду с Вами, я старший группы, – шепчет Кирилл.

– Пацаны, вы можете идти. Сообщите, что нас взяли!

Охранники медлят.

– Идите, хватит двух задержанных.

Неохотно, Ананас и Панк уходят из снежного двора. Так следует поступить, пусть и очень хочется поступить иначе. Пассивная роль нас изнуряет, но мы ведь ввязались в мирное неповиновение.

– Куда садиться, капитан, где Ваш автомобиль?

– Сейчас.

Капитан видимо не ожидал спокойного исхода дела, может даже верил, что политические преступники вообще не выйдут, а если выйдут – попытаются убежать. Убежать нереально, их несколько десятков во дворе. Только одних милиционеров семеро. На рукаве капитана нашивка 2-го оперативного полка милиции.

Во двор вкатывает белый старый автобус. Дед и Кирилл за ним входят в автобус. Милиционеры особого полка рассаживаются вокруг задержанных. Впечатление такое, что они облегченно вздыхают.

На самом деле Дед тоже облегченно вздохнул бы. Задержание свершилось! Самая может быть нервная из милицейских церемоний.

(продолжение следует)

Эдуард Лимонов, «Русская весна» - 15 germinal, 220 год Республики

Архив публикаций