24 Сентября 2013

Твои товарищи в тюрьме

Политзеки – это не фотки с сайтов. Это реальные люди, это загубленные судьбы, поломанные жизни, это наша с вами политическая реальность. Эта реальность говорит нам, что сегодня сидят одни, а завтра точно так же можете сесть и вы. Нет исполнения законов, нет независимого суда. Молодые, смелые, умные – наши друзья и подруги, наши товарищи, однопартийцы, сидят в плену у мертвецов. Они должны видеть и знать, что вы есть – те, кто их ждёт, те, кто их поддерживает, помнит о них, помогает им. Не оставайтесь равнодушными! Никто из нас не имеет право быть равнодушным.

…По-моему, была середина лета 2009 года. Вялая по-утреннему Москва сонно бултыхалась за окном: на тротуарах, на дорогах, в метро. Мы с товарищами, вооружившись огромными баулами, наполненными продуктами, едем в Следственный изолятор № 2, в народе – «Бутырка».

На тот момент там находились политзаключенные нацболы Павел Жеребин и Михаил Пулин. Выходишь из метро, идешь до нужной арки. Навстречу несётся на работу офисный планктон, гастарбайтеры в оранжевых жилетах метут тротуар, стучат каблуками в сторону ближайшего торгового центра гламурные дамы. Поворачиваешь к Бутырке – и в лицо, сквозняком, сразу ударяет чем-то сырым и холодным.

Тюрьма ещё не открылась, а под дверью уже начинают формироваться первые очереди: на свидание, передать лекарства, на передачу продуктов, в тюремный магазин. Автоматически занимаем очередь, но я уже знаю, что это бесполезно. Когда дверь откроется – все хлынут внутрь хаотичным потоком, и выяснится, что кто-то что-то не взвесит, кто-то что-то неправильно упакует, кто-то неправильно оформит.

«Уже должны открыть! Пять минут не открывают!» – кричит кто-то и нервно стучит в дверь. Минут через десять, вяло поругиваясь, дверь открывает охранник. И вот, как я и прогнозировала, люди вваливаются внутрь и, несмотря на договоренности, несутся в нужную им сторону чуть ли не наперегонки.

Контингент в очереди всегда одинаковый. Жены, мамы, сестры. Бывает и «экзотика»: иногда это громкоголосое семейство цыган, которые пытаются передать в окошко вентилятор (!!!); иногда – одинокие бабушки, которые пытаются передать «внучку» стеклянную банку с домашним лечо и котлеткой (естественно, безуспешно). Один раз передо мной стояли в очереди две гламурные девицы, с недоумением смотревшие в прейскурант тюремного магазина: «Блииин, что же нам купить Джону (так они называли некоего Ивана, которого, по их разговорам, закрыли в тюрьму за драку в клубе)? Как ты думаешь, что ему нужно? Давай дезодорант! Представь, он сидит там, в камере, жарко, а дезодоранта нет…». – «Сигарет ему передайте хотя бы, подороже и побольше», – мрачно советую я девицам, автоматически сочувствуя неизвестному мне зэку. Девицы смотрят на меня – хмурую девятнадцатилетнюю девчонку в камуфляжных штанах, в окружении огромных пакетов, совсем не в их стайле – с недоверием, но слушаются. И заказывают «Джону» дезодорант, гель для душа и много «Кэпитан блэка». Понятия не имею, кто такой этот Джон, но «Кэпитан блэк», я думаю, ему там очень пригодился – это дорогая тюремная валюта.

Был случай, когда в помещение, где заполняют бланки «на ларёк» (в тюремный магазин) зашла какая-то молодая африканка. Она на смеси русского и английского просила помочь, от нее лениво или нервно отмахивались.

– Не могу по-русски писать, хэлп ми, – подошла она и ко мне.

– А что нужно?

– Кока-кола и курица! Brother!

– Давно он там? – показываю ей на виднеющуюся в окне тюремную стену с колючей проволокой.

– Нет! Две недели (здесь и далее намеренно буду русифицировать ее речь). Его ударили, а он в ответ ударил! Я приехала поступать туда, где он учился, а его посадили, ему надо передать еду. Этого хватит? – она трясет передо мной двумя тысячами рублей.

Заполняю за неё бумаги. «Мыться ему надо?» – кивает. «Бриться, зубы чистить, стирать?..» В ответ – нужно, разумеется.

Для тех времён её двух тысяч рублей хватило на нормальную передачу неизвестному мне студенту-африканцу с очень длинным именем. Иначе, боюсь, его ждала бы только одна жареная курица и «кока-кола» 0,5.

…Из-за того, что основной контингент, приносящий передачи, часто ошибается, недовзвешивает, перевзвешивает, неправильно заполняет бумаги, скандалит, не готовит нужное количество пакетов (каждый продукт должен быть в отдельном пакете, пакетов должно быть два – чтоб при приеме, проверяя, пересыпали из одного в другой) – все это действие затягивается, даже если приходишь к открытию тюрьмы. Потом у приемщиков «обед» – перерыв.

К обеду на «Бутырку» всегда сползались адвокаты с хитрыми глазенками. Они вкрадчиво, как стервятники, обозревали собравшихся, ждущих окончания перерыва, и, найдя чью-то маму или жену, с особенно заплаканными или уставшими глазами (таких женщин сразу видно), обступали ее сворой и начинали предлагать свои услуги. «Ууу, что ваше дело? Мама, он на свободе должен быть! Я таких знаешь, сколько вытащил», – доносится до меня голос ушленького пузатого дяди с ярко выраженным кавказским акцентом. Далее он начинает втюхивать «маме» тупорылую разводку за немаленькие деньги. Тем, кто не в первый раз стоит здесь в очереди, эта ситуация знакома, они на нее не ведутся. А женщина с заплаканными глазами рассеянно кивает, но таких денег у нее нет.

Стервятник замечает мой пристальный взгляд:

– А ты, девочка, что стоишь? Помощь нужна?

– Нужна. Сейчас через 15 минут перерыв закончится, помогите донести пакеты до окошка.

Треть собравшихся отвечает на мою реплику хохотом. «Адвокат» натянуто улыбнулся, стушевался и вышел из помещения, недобро взглянув напоследок.

«Обед» заканчивается, и, перетаскивая пакеты, я передаю их в окошко. Наблюдаю, как рубят огромным ножом колбасу, фрукты, овощи, ковыряются в печенье или пряниках, шебуршат пакетами. Тетки с лицами поваров из моей школьной столовой. Рядом наблюдает за всем парень в форме, наверняка заставший такую же столовую примерно в тоже время, что и я…

Меня успокаивает мысль, что все это дойдет до товарищей. Каждая конфетка-леденец, которую мы вчера вечером нацбольской компанией освобождали от обёртки (таковы правила!), складывали в пакет и посыпали сахаром – чтоб они не слиплись между собой.

Требования к передачам очень хитро продуманы. Нормальное, непорубленное, не сломанное – чаще всего можно передать только через «магазин», покупая все дороже в три цены. ФСИН зачастую не позволяет под разными предлогами передать человеку что-то важное – это монополия, на которой кто-то неслабо богатеет. Капитализм в тюрьмах и на зонах…

А ещё в те времена я ходила на каждый митинг с коробкой для помощи политзекам.

Идешь между людьми, со сцены кричат лозунги. Смело смотришь окружающим в глаза. Кто-то отворачивается, а кто-то подходит. Однажды на митинге КПРФ меня догнала женщина лет пятидесяти:

– Это у вас помощь лимоновцам, да?

– Да, – отвечаю женщине.

– Вы знаете, милая, я к лимоновцам очень плохо относилась, они непонятные. Я заслуженный учитель русского языка и литературы и когда я книгу Лимонова начала читать, я подумала – какая грязь, зачем мне это понимать. А потом мне приснился сон, что где-то на мусорной свалке ко мне подходит женщина, протягивает его книгу и говорит: «Это самое чистое, что здесь есть». После этого я прочитала многие его произведения. Возьмите деньги вашим ребятам…

Помнится, тогда я ощутила себя каким-то персонажем никем не написанной книги про нацболов. Это было сильно.

Для контраста могу вспомнить, как на Чистых прудах на совместном с либералами митинге в поддержку политзаключенных я проходила мимо Новодворской, пришедшей со своим стулом и сидящей в углу улицы. Её горсткой либерских воробушков обступило человек десять. «Ха, смотри-ка, большевичка идет», – зыркнула она на меня и на коробку с партийной символикой. Я нагло ухмыльнулась ей в ответ и прошла дальше. «Фашисты, мрази, хуже Путина», – зачирикали мне в спину воробушки. На мой взгляд, они говорили про себя.

Как бы там ни было – рано или поздно политзеки освобождаются. И это отдельный момент. В вакууме тюрьмы или зоны, в информационном вакууме, каждое ваше письмо, каждая весточка – запоминаются. В изоляции люди запоминают каждого, кто им пишет, кто им помогает. Помочь не трудно, написать письмо – легко. Купить конверт, чиркнуть строки, отправить открытку… Ребята освободятся, и, глядишь, на каком-то съезде, при какой-то встрече вы можете подойти к бывшему политзеку, пожать руку и сказать: «Привет, мы списывались, а теперь будем знакомы».

Контра

Блог «Тотальная мобилизация»

Архив публикаций