14 Августа 2011

Судейская кувырколлегия

Есть на свете некоторое количество специальностей, каждую из которых с полным правом можно назвать возвышенным словом «служение». Служение отличается от просто профессии тем, что люди вверяют служащему самое драгоценное из того, что у них есть — душу, жизнь, здоровье, своих детей, свою веру и надежду. Поэтому служение всегда требует верности как неотъемлемого условия. Иногда — вплоть до самоотречения и даже креста. Служение священника, учителя, врача, и, конечно — служение судьи. В английском языке слово «justice» означает одновременно и правосудие, и справедливость. В своём подлинном понимании правосудие есть прямое выражение, модус справедливости — той самой, которая установлена не только и не столько людьми той или иной эпохи, но имеет в своей сердцевине вечность, Божественный замысел о мире и человеке. Её опора — царственный дар свободы, её целительное оружие — способность к различению добра и зла.

Служение судьи — проецировать, в меру человеческих сил, хотя бы отблеск этой горней правды в падший мир людской злобы, противопоставляя свет справедливости мраку насилия и лжи. Воистину, это великое служение! Недаром во всех культурах и правовых системах институт Суда и статус Судьи окружены высочайшим уважением. Но если соль потеряет силу, что сделает её солёной? Использование институтов справедливости против самой справедливости не есть ли худший пример злоупотребления человеческим доверием? Не подобен ли судья, покрывающий враньё и сам фабрикующий доказательства вины или невиновности, священнику-педофилу, учителю-садисту или свихнувшемуся доктору, испытывающему на пациентах новый вид изобретенной им отравы?

В одном городе был судья, который Бога не боялся и людей не стыдился.

Евангелие от Луки. 18,2.

Кувырколегия (простореч., шутл.) —

1. Падение кувырком. Задать кувырколегию (кувыркнуться, грохнуться). 2. Беспорядок, безалаберщина, постоянные перемены, смены в составе какого-нибудь учреждения (ирон.).

«Толковый словарь русского языка»

под редакцией Д.Н. Ушакова

На прошлой неделе я имел несчастье вволю понаблюдать за сладкой парочкой подобного вида особей в Мировом суде Нижегородского района. Попал я туда по случаю 31 числа, когда без дозволения предержащих властей вместе со своими друзьями имел наглость пройти 20 метров по скверу на площади Свободы с брошюрой Конституции в руках. Поскольку с некоторых пор наши городские начальники боятся этой брошюры, как нечистый дух крестного знамения, мы были оперативно стреножены и препровождены в близлежащий околоток — Отдел полиции № 5 (бывший Нижегородский РОВД). Здесь мне вручили копию весьма примечательного протокола об административном правонарушении, в коем значилось (с сохранением орфографии): «гр. Дмитриевский С.М. на пл. Свобода г. Н.Новгорода в сквере у памИтника не послушИлся законному требЫванию сотрудника милиции о непрОвомерных требований не санкционироваНого митинга».

Подобные же бумаги (только с меньшим числом ошибок) были составлены ещё на четырёх активистов — неподчинение сотруднику милиции наказывается административным арестом до 15 суток. Раньше в Нижнем по делам о «несанкционированных» митингах от подобной практики воздерживались, но с июля решили наказывать любителей Конституции и прочих буржуазных излишеств «по всей строгости».

В понедельник, 1 августа, вчетвером мы явились в местный храм правосудия — второй участок мирового суда Нижегородского района. На алтаре юстиции священнодействовал судья Владимир Владимирович Ремизов. Излишними формальностями их честь себя не обременял. Свидетелей вызывать отказался — и без них общественная опасность обвиняемых негодяев, требующая их скорейшей изоляции в клоповнике с вонючей парашей, была ясна судье, как Божий день. Зато начал, как истинный джентльмен, с женщин — первой свои пять суток ареста получила Анна Кузнецова, затем столько же схлопотала Катя Зайцева. Вслед за представительницами слабого пола конвейер правосудия проштамповал тем же сроком активиста «Другой России» Илью Шамазова. К парадному суда подрулил фешенебельный воронок приемника-распределителя с конвойными и микроавтобус со взводом автоматчиков спецназа — очевидно опасались, что по дороге в кутузку нас попытаются отбить боевые товарищи с Основным законом наперевес. Девочки были польщены такой помпой и поинтересовались, ожидается ли ещё духовой оркестр МВД или сводный хор Министерства юстиции… Служивые юмор оценили и усадили всех в отсек для конвоируемых. Впрочем, ехать не спешили — решили подождать меня. Вопрос о моём аресте представлялся маленькой технической формальностью.

Судья Ремизов оставил Дмитриевского на заедочку. И подавился.

Сначала я, для порядка, заявил ходатайство о переносе рассмотрения дела по месту жительства (в данном случае оно рассматривалось по месту совершения злодейства). Отказ. Второе ходатайство — об отложении разбирательства до разрешения в райсуде моего иска к администрации города о незаконности запрещения митинга. Снова отказ — их честь посчитали, что распоряжение милиции «разойтись» было законно «на тот момент» вне зависимости от законности или незаконности отказа властей согласовывать наше мероприятие. «Мент всегда прав» — это, видимо, такая презумпция российской юстиции. Про себя я назвал её «константой Ремизова» — звучит красиво… Затем судья спросил, понимаю ли я суть предъявленного мне обвинения и попытался огласить протокол. И тут неумолимые шестерни судебной машины нежданно заклинил стоеросовый рычаг милицейского невежества.

Понять из сентенции младшего лейтенанта Лядова, чье «требЫвание» было «непрОвомерно» — участников акции или полицейских — не представлялось возможным даже для автора «константы Ремизова». Он некоторое время нервно перекладывал бумажку с безграмотными околоточными каракулями из рук в руки, сопел, и, наконец, со вздохом легкого сожаления, изрёк: «Ладно, я отправляю протокол на пересоставление. О времени судебного разбирательства вы будете извещены дополнительно».

Я вышел из кабинета, а навстречу мне уже понуро трусил милицейский полковник — забирать производственный брак своего ведомства на переплавку. Сердце моё пело: ведь в отличие от судьи я прекрасно помнил о прошлогоднем Постановлении Пленума Верховного суда РФ, которое запрещает на стадии судебного разбирательства направлять административные протоколы для исправления недочётов. Это возможно только на этапе подготовки к судебному заседанию — судья, обнаруживший существенные недостатки после открытия судебного заседания, обязан просто прекратить дело.

Я отправился в офис и тут же подготовил ходатайство с гордым заголовком «о прекращении производства по административному материалу». Осталось дождаться суда и в присутствии публики вручить бумагу с железной аргументацией в руки жреца Фемиды. Наивный, я ждал от судьи честной игры…

Фемида жуликовато подмигнула, и предложила сыграть в лохотрон…

«Кручу-верчу — обмануть хочу!» Мне показалось, что как раз глумливо-задорная интонация вокзального наперсточника сквозит сквозь слащавые рулады судебного клерка, позвонившего мне на следующий день по телефону. «Станислав Михайлович? В 16 часов Вам надлежит явиться в судебный участок № 4 к судье Акимовой. Ремимзов? Про Ремизова ничего не знаю! Ваше дело рассматривает судья Акимова — она только что вышла из отпуска». Угадай, дорогой, где шарик?

Поняв, с какой помойки задули ветры, я, первым делом, потребовал в суде материалы дела. Как и следовало ожидать, никаких следов его рассмотрения волооким тёзкой национального лидера там не обнаружилось. Аккуратно подшитые документики — кручу-верчу — издевательски поведали мне о том, что протокол поступил из полиции в суд — обмануть хочу — аккурат второго августа. Из определения судьи Акимовой Ларисы Николаевны о подготовке к судебному заседанию я узнал, что «протокол об административном правонарушении и другие материалы оформлены правильно, для рассмотрения дела по существу имеющихся материалов достаточно».

А вот и сам протокол. Однако, его было не узнать!

Слово «послушИлся» было зачеркнуто, над ним другими чернилами и почерком подписано «подчЕнился». Для верности еще прибавлены: «исправлеНому верЕть» и зюка-закорюка без печати и расшифровки. После слов «не санкционироваНого митинга» старательно дописано: «в рамках «движения 31» — ст. 31 Конституции РФ проигнорировал их и продолжЕл участия (шествия) в нем, продолжЕл не смотря на требования о его прИкращении».

Как говорил в таких случаях один мой покойный приятель: сбоку надпись кирпичом…

Мне показалось, что в глазах седовласой Ларисы Николаевны отразилось торжество — признаюсь, я оторопел от такой наглости, и выглядел, вероятно, слегка потерянным. «Рассматривается дело… Судья Ремизов? Выносил определение? Первый раз слышу!». Ну, и под каким-же стаканчиком шарик?

Чуть придя в себя, я попросил перерыв для написания ходатайства. После пары минут препирательств на глазах честной публики их честь отжалела мне пять минут на подготовку. Буквально на коленке пишу о том, что в протокол внесены существенные изменения, в то время, как в деле отсутствует соответствующее определение судьи. Изменения незаконны, содержат признаки преступления в виде служебного подлога. Ещё раз кратко излагаю историю с вчерашним учебно-тренировочным процессом под командованием товарища Ремизова. До кучи сверху — подготовленное накануне ходатайство о прекращении производства по делу. Акимова принимает мои бумаги с покровительственной усмешкой в уголках губ: «А с чего вы взяли, что в протокол вносились изменения?». — «Вот моя копия протокола, официально полученная при его составлении. Предоставляется на обозрение суду!». Выражение лица судьи меняется, ухмылка медленно уступает место смятению: «Объявляется перерыв!».

Через некоторое время в комнату судебного участка поспешно заходит женщина в форме прокурора, неизвестно откуда свалившийся молодой мужчина в светлой майке… В замочной скважине раздался скрежет ключа — изнутри заперлись, в пустых коридорах суда (рабочий день давно кончился) повисла тишина. Через полчаса Акимова выносит определение — ходатайства отклонить, так как они не имеют отношения к делу. «Но, — добавляет она устно, — я затребую у судьи Ремизова все определения, если он их действительно выносил». И на том спасибо. Объявляется перерыв до пятницы.

Пятницы жду с нетерпением. Что-то преподнесёт на сей раз судейская кувырколлегия?

В начале заседания вновь знакомлюсь с материалами дела, и сквозь шелест страниц уже слышу знакомое жужжание шарика в наперстке. А вот и он сам, шаричек! В конце тома теперь аккуратно подшиты исчезнувшие было определения Ремизова в количестве трех штук, которые, как объясняется в сопроводительном письме, находились в некоем «наряде». Очевидно, в наряде по секретной части — был у нас такой в армии, да не всех туда направляли… Первое определение об отклонении моего ходатайства о переносе рассмотрения. Все верно! Второе — об отклонении другого ходатайства, где про администрацию города и другой суд. Тоже все правильно! А вот и третье, драгоценное — о направлении протокола в орган, его составивший, ввиду того, что «логического содержания фразы, указанные в протоколе, не содержат».

Неужто всё по честному? Не ужто и вправду затеряли бумажки (с кем не бывает?!), а я-то на судей грешил, думал — сжульничали… Мои очи уже начинала застилать горькая слеза раскаяния, когда они внезапно вперились в формулировку первой строки описательной части документа: «При подготовке к рассмотрению дела…».

Как же, Дмитриевский, дурачок-простофиля, размечтался — по честному! Чай не в Страсбурге живем! Хотел заявить, что судья протокол на доработку отправил прямо из судебного заседания? А шарик-то — вот он, в другом стаканчике, который в нашем суде для таких, как ты, лохов, специально припасен! Фиг тебе, а не судебное заседание! Не открывал их честь Ремизов первого числа никакого судебного заседания, а как только стал к суду готовиться, как только увидел ментовскую ахинею, так назад в околоток всё дело и отправил! Все вовремя — по закону! А что судебное заседание открыл — так это тебе приснилось! И публике, которая при этом присутствовала — тоже все приснилось! Коллективная галлюцинация. Так что повесь, Станислав Михалыч. свои умные ходатайства на гвоздик вместе с любимой Конституцией!

Однако вот потеха: у нашей жуликоватой Фемиды даже подложные документы состряпать толком не получилось. Ведь если бы действительно (как следует из текста определения) судья Ремизов ещё до судебного заседания решил «возвратить протокол а также другие материалы дела в орган, должностному лицу, которые составили протокол, для устранения допущенных недостатков», то гражданин судья вообще не смог бы открыть это самое заседание и вдобавок отклонить какие-то мои ходатайства. Ведь у суда, в таком случае, отсутствовал бы сам предмет рассмотрения — дело об административном правонарушении, уже якобы направленное на исправление милицейским грамотеям! Но определения об отклонении моих ходатайств — вот они, в дельце подшиты! И тут уж, дорогой Владимир Владимирович, как в старом еврейском анекдоте — либо крест надо снять, либо трусы надеть, третьего не дано!

Все эти аргументы я попытался терпеливо изложить судье Акимовой, взывая к её здравому смыслу, нормам процессуального права и совести. В ответ послышалось невнятное бормотание: «Это к делу не относится, лучше расскажите, как вы не подчинялись сотрудникам милиции». Действительно, при чём тут совесть? Какое-такое право?

Я потребовал у секретаря судебного заседания занести в протокол моё заявление об обнаружении признаков преступления в виде служебного подлога, и направить данный протокол в следственный орган. Правовые формулировки диктовал по слогам, и девушка-секретарь терпеливо записывала ссылки на нормы уголовно-процессуального права. Затем повисла тишина. На меня смотрели два удивленно хлопающих глаза — кажется, в этот момент судья на время утратила способность осознавать происходящее. «Может быть, вам нужно подумать, прежде чем принять решение? Может быть, следует объявить перерыв?» — спросил я осторожно. Почему-то на секунду мне стало её жалко…

Она вернулась на место через час — заикающаяся, с налётом безнадёжности на лице. «В ходатайстве — отказать. Разъяснить Дмитриевскому его право самостоятельно обратиться в следственные органы по данному факту». Спасибо за подсказку… «Ваша честь, вы содействуете укрывательству преступления! Заявляю судье отвод!» Отвод отклонён. Заявляю ходатайство о прекращении дела. Отклонено. Заявляю ходатайство об исключении доказательств, полученных с нарушением федерального закона. Отклонено. Заявляю ходатайство об исключении протокола ввиду отсутствия в нем данных внесшего изменения должностного лица. Отклонено! «Сколько ещё у вас ходатайств?» — «Ровно столько, сколько у вас нарушений!». Судья удаляется для составления очередного отказного определения, а в это время я пишу новое ходатайство. «Протокол пересоставлен в моё отсутствие, что нарушает статью…» — «Не имеет отношения к делу!». «При пересоставлении меня не ознакомили с протоколом, что нарушает требования пункта…» — «Не имеет значения!». «Подпись должностного лица неразбочива и не заверена печатью…» — «Не имеет отношения к делу!». «При пересоставлении протокола мне не разъяснили мои права!» — «Вам их разьясняли раньше!». В течение дня судья удалялась из зала и вновь возвращалась восемь раз.

Лишь через пять часов первое мое ходатайство было удовлетворено: установить, вызвать и допросить должностное лицо, внесшее изменения в протокол. Объявляется перерыв — до 15 августа… Таким образом — продолжение следует.

Во всей этой истории лично меня больше всего поражает несоразмерность цены вопроса и затраченных для его разрешения средств. Сначала недоучка-городовой пишет абракадабру, которую никто из начальства не в состоянии вовремя обнаружить. Потом, когда уже поздно, абракадабру пытаются исправить с нарушением закона. Затем, чтобы покрыть это нарушение, один судья сочиняет липовые бумаги, другой подшивает их в дело, и в результате оба за пару дней докатываются до уголовщины. И во имя какой великой цели эти солидные дяди и тети, носящие гордое звание судей, отплясывают под милицейский свисток этот дешевый кордебалет? Всего лишь ради того, чтобы меня — по их представлениям, городского сумасшедшего — закрыть в приемник-распределитель на несколько жалких суток! С каких заоблачных высот, с какого Олимпа было отдано указание, чтобы вся эта братия, буквально задрамши мантии, побежала его исполнять с филькиной грамотой двоечника-участкового в зубах?

И дело тут вовсе не в моей в меру скандальной персоне. Перед нами — частный симптом смертельной болезни. Общество, в котором хранители справедливости превращаются в напёрсточников, обречено на бесконечное взаимопожирание. Ровно до тех пор, пока раковые клетки не будут удалены.

p.s. 3 августа 2011 года.

Пресс-служба Нижегородского областного суда направила в Квалификационную коллегию судей Нижегородской области копии сообщений СМИ о предполагаемых нарушениях закона при рассмотрении дела С. Дмитриевского.

8 августа 2011 года.

С. Дмитриевский подал в квалификационную коллегию судей жалобу на неправомерные действия судей Мирового суда.

11 августа 2011 года.

С. Дмитриевский обратился в Следственное управление Следственного комитета РФ с сообщением об обнаружении признаков преступления в виде служебного подлога.

Станислав Дмитриевский, «Новая газета» в Нижнем Новгороде» - 11.08.2011

Архив публикаций