15 Декабря 2008

ГУИН — наследник ГУЛАГа, но пока для уголовных

Адвокат Сергей Беляк в своём интервью экс-политзаключенному нацболу Максиму Громову даёт оценку современной пенитенциарной системе в РФ.

Спустя почти полгода после выступления на июльском Съезде политзаключенных в Москве известного адвоката Сергея Беляка в различных СМИ продолжают появляться статьи и комментарии, авторы которых обвиняют его и других участников съезда не только в «романтизации» уголовников, но и чуть ли не в призывах к вовлечению их в ряды оппозиции.

Я был на этом съезде и слышал его выступление. Прочитал чужие комментарии, но решил отказаться от своих. Гораздо важнее получить объяснения у самого Беляка. Человек он занятой. Поэтому я согласился сопроводить его в срочной поездке в Подольск — так появилась возможность подробно распросить Сергея Валентиновича обо всём. С некоторыми из его мыслей я, может, и не соглашусь, но моя задача несколько иная. Получить ответы на все обвинения из первых рук — правда или неправда? Подтвердит или опровергнет?

— Сергей Валентинович, расскажите всё-таки, что вы имели в виду во время своего июльского выступления на Съезде политзэков. В чем правы и в чем ошибаются различные СМИ, комментируя ваше выступление?

— Во-первых, и это главное, хотя тот съезд и состоял из политических заключенных, но образованный делегатами Союз заключенных не является политической организацией и ставит перед собой совершенно иные задачи. Главные из них — защита гражданских прав всех тех, кто необоснованно привлечен к уголовной ответственности. Тех, кто подвергается уголовному преследованию по политическим мотивам. Тех, кто, уже находясь в тюрьмах и лагерях, подвергается унижениям и пыткам. Союз заключенных ставит также перед собой задачи последующей реабилитации таких людей и оказанию им помощи на свободе. И еще СЗ пропагандирует идеи совершенствования и гуманизации российского уголовного и уголовно-исполнительного законодательства, выдвигает требования к властям по привлечению к ответственности должностных лиц и сотрудников правоохранительных органов, причастных к избиениям и пыткам обвиняемых и осужденных. По моему мнению, для эффективного решения всех этих вопросов Союзу необходимо тесно сотрудничать с другими правозащитными организациями и различными фондами. Во-вторых, выступая на съезде, я лишь обратил внимание присутствующих на тот факт, что по-настоящему невыносимые условия в нынешних тюрьмах и лагерях России созданы руководством этих учреждений не для политзаключенных, а для так называемых «лиц, совершивших криминальные преступления», то есть для простых уголовников, а, значит, для подавляющего большинства наших граждан, оказавшихся за решеткой.

— Значит, в первую очередь, вы имеете в виду, что среди уголовников встречаются разные люди — с разной судьбой, с различным отношением к жизни?

— Конечно, среди них не только убийцы, насильники и разбойники. Хотя бить резиновыми дубинками в качестве «прописки» или «крестин» при этапировании из тюрем в лагеря или из лагеря в лагерь, пытать электрическим током, сутками лишать сна, насиловать и унижать нельзя даже их. Среди обвиняемых и осужденных есть и те, кто совершил малозначительные преступления, преступления средней тяжести, преступления по неосторожности, преступления в сфере экономики или управления и так далее. И как раз именно этих-то людей и содержится больше всего в наших тюрьмах и лагерях. И именно они чаще всего страдают от бесчеловечного отношения к ним как со стороны сотрудников тюрем и лагерей, так и со стороны заключенных из числа так называемых «красных зэков», якобы «вставших на путь исправления». С помощью этих самых «красных» (большинство из которых как раз и есть те самые убийцы и насильники, которые, чтобы избежать пожизненного заключения или длительных сроков наказания, идут в услужение к операм и тюремно-лагерному начальству и исполняют привычную для себя работу изуверов-палачей), оперативники-следователи-прокуроры принуждают людей давать признательные показания и подавляют их волю к защите и к сопротивлению.

— Добавлю от себя как бывший сиделец, что, получившие по 10 и более лет, эти насильники и убийцы оказываются впоследствии в «краснорежимных» лагерях. В одном из таких уфимских лагерей я отбывал наказание. Там продолжают заниматься тем же. Измываясь, избивая и насилуя по приказу лагерного начальства других осужденных. Это делает год-два срока простого осужденного хуже десятилетий каторги. Потом они выходят по УДО, чтобы через несколько месяцев опять оказаться в следственных изоляторах, а затем в тех же колониях продолжают свое «исправление». Я сам неоднократно становился свидетелем жутких картинок тюремной действительности. Но почему об этом прямо не говорят? Или говорят только частично и редкие правозащитники? Почему об этом не кричат на углах, не бьют в колокола? Или все уже свыклись с таким положением вещей? Куда все это может завести?

— Именно имея в виду все это, я и сказал участникам съезда, что наша власть, которая и установила такие зверские порядки в своих тюрьмах и лагерях, сама же и порождает легионы недовольных (а сидит у нас за решеткой ежегодно по миллиону человек, и если учесть их родных и близких, то таких недовольных за несколько последних лет наберется уже не один десяток миллионов!). Десятки миллионов людей, которые никогда не будут поддерживать такую власть! Да и как поддерживать, если твоего мужа-сына-брата бьют, пытают, унижают или насилуют?! Я не призывал привлекать этих людей в ряды оппозиции. В этом нет необходимости. Анализируя факты, с которыми я профессионально сталкиваюсь чуть ли не каждый день на протяжении почти двух десятков лет (с момента начала формирования нынешней системы ГУИН), я высказал мнение, что все эти люди и так готовы будут влиться в ряды оппозиции, в ряды противников власти, если случится им вдруг выбирать между властью и оппозицией.

— Но большая часть людей не интересуется политикой.

— Да, большинство россиян за решеткой, как и большинство россиян на воле, аполитичны и инертны. Они не вышли самостоятельно на улицы наших городов после взрывов бомб в московском метро, после Беслана или Дубровки, как это сделали жители Рима или Мадрида. Они не вышли многотысячными протестующими толпами на площади и улицы наших городов в ходе последних выборов в Думу, до или после выборов президента. Но все имеет предел. В том числе и терпение тех, над кем

измываются люди в форме. Милицейской, прокурорской, ГУИНовской или ФСБшной — не имеет значения. Сама власть плодит свою оппозицию, плодит несогласных, не только лишая стариков льгот, рабочих — социальной защиты, а молодежь — достойного будущего. Человек, необоснованно привлеченный к суду, испытавший на своих ребрах тяжесть резиновых дубинок «вертухаев» (вертухай — жарг., охранник, смотрящий с вышки за заключенными на зоне и в тюрьмах. — Прим. ред.). Пережив пытки и издевательства со стороны оперов и верных им «красных» сокамерников, которым «вертухаи» и опера в качестве оплаты за «работу» приносят прямо в камеру водку и наркотики, человек никогда не поддержит власть, при которой все это стало возможным, никогда не посочувствует ей и не встанет на уличных баррикадах на стороне ОМОНа. Вот в этом и заключалась суть моего небольшого выступления на съезде. Я предлагал создаваемому Союзу встать на защиту прав не только политических, но и всех заключенных, чьи права повсеместно и ежечасно попираются, а жизнь подвергается смертельной опасности. Но из моего выступления были выхвачены и распространены в СМИ только несколько фраз, в которых упоминались слова «уголовники» и «оппозиция».

— И с критикой за эти фразы на вас, а заодно и на Эдуарда Лимонова, предложившего учредить не День Солидарности Политзаключенных, а День Солидарности просто Заключенных, набросились, действительно, очень многие...

— И совсем не удивительно, что среди этих наших критиков оказались и некоторые из так называемых «либеральных правозащитников», которые смотрят на все сегодняшние события в стране сквозь призму произведений Солженицына и Шаламова. Но Солженицын и Шаламов описывали события пятидесяти-восьмидесятилетней давности! А с той поры в стране и в обществе произошли колоссальные изменения. Да и самой той страны — Советского Союза — уже давно нет. Как нет и ГУЛАГА. Да, нынешний ГУИН Минюста России — прямой потомок и наследник советского ГУЛАГА. Но маховик его репрессий, в отличие от маховика ГУЛАГА, направлен не на политических, которых сейчас, к счастью, пока еще фактически мало, а юридически и вовсе нет, а на уголовных. На тех самых людей, которые совершили «криминальные преступления» и которых в российских тюрьмах и зонах абсолютное большинство. Это первое. Но этот очевидный факт остается почему-то незамеченным нашими «либеральными правозащитниками». Второе. За последние 50 лет уровень образования всех наших граждан, включая, естественно, и тех, кто находится за решеткой, вырос очень сильно. Это вам не безграмотные мужики, «уркаганы» (уркаган — жарг., пpеступник-pецидивист, занимающий видное положение в гpуппе. — Прим. ред.) или «паханы» (пахан — жарг., старый вор, пользующийся автоpитетом. — Прим. ред.), заполнявшие камеры и бараки ГУЛАГА и относящиеся уже сразу изначально недоверчиво-презрительно ко всяким «очкастым интеллигентам» из числа политических, чьи мудреные слова и поступки были им непонятны. Таких необразованных людей легко было настроить враждебно против политических, объявив последних шпионами-вредителями и «врагами всего нашего советского народа». Что власть успешно и делала.

— Не могу с вами не согласиться. Многие преступники, когда убеждались, что я действительно политический, серьезно меняли ко мне отношение.

— Да, теперь все грамотные. Все читают газеты (и газет сейчас не в пример больше, чем в 1937-м, и свобода слова все-таки!), смотрят телевидение, слушают радио. И все знают, за что взяли Лимонова, Пасько или Трепашкина. И никому из зэков больше не внушишь, что Ходорковский — американо-израильский шпион, а Лимонов — французский. И никто не поверит, что нацболы — вредители, отравляющие колодцы в деревнях и селах Нечерноземья. Или что Пасько якобы два года перепиливал лобзиком якорную цепь на крейсере «Аврора», желая угнать его в Тихий океан и сдать там японцам на металлолом, чтобы потом те понаделали из него «праворуких» тойот и, назло нам, запрудили ими все дороги российского Дальнего Востока.

— Да, заставить людей поверить в это уже невозможно...

— А в тридцатых-сороковых годах властям такое удавалось. Но нынешние зэки хорошо знали, что Лимонова обвиняли не только в незаконном приобретении оружия, но и в терроризме, в создании незаконного вооруженного формирования и в призывах к свержению государственного строя. И, приветствуя его в пролетах (коридорах) саратовского централа, хором скандировали «Свободу Лимонову!». Я не знаю ни одного случая, чтобы уголовники относились враждебно и тем более, чтобы кто-то из них когда-нибудь издевался бы над кем-либо из тех же нацболов (юношей и девушек), которых периодически и в больших количествах наша «гуманная» власть отправляет за решетку. Я не слышал, чтобы в наши дни оперативники или сами зэки пытали электрическим током, не давали по трое суток спать, избивали до потери сознания, насиловали и унижали кого-нибудь из политических, как это постоянно и почти повсеместно проделывается в отношении обычных уголовных. Этого не было ни с тем же Пасько, ни с Трепашкиным, ни с другими. Но наши «либеральные правозащитники» и этих фактов не хотят замечать. Третье. За истекшие полвека, в результате научно-технической революции, возрос не только общий темп нашей жизни, но и оперативность, эффективность и влияние средств массовой информации. И этот факт не может игнорировать ни один начальник тюрьмы, ни один «хозяин» даже самой отдаленной зоны! Но почему-то не замечают всех этих изменений наши «либеральные правозащитники». А если и замечают в своей повседневной жизни, то отчего-то никак не соотносят эти изменения с тем, что происходит ныне «в местах не столь отдаленных» — в тех местах, о которых они как бы обязаны думать денно и нощно... А в тех самых местах их «хозяева» понимают, что не только с журналистами, но и с адвокатами некоторых своих подопечных теперь нужно обходиться деликатно: случись чего — моментально растрезвонят не только на всю страну, а и на весь мир, потом всю жизнь будешь отмазываться да перед собственными детьми оправдываться. И на карьере крест поставят за то, что не разглядел, кого можно прессовать, а кого — нежелательно. А если и желательно, то — потихоньку, не кулаком в морду, а шлепочком по щечке или как-то незаметно ущипнуть. И ведь разглядеть несложно: адвокаты не ко всем зэкам приходят, а на зонах адвокаты приезжают вообще к единицам. Среди них — политические. И адвокат политического не приедет в стоптанных башмаках или с золотой цепью на шее. Он приедет, скромный такой, с пустым портфельчиком и мобильником, где записаны номера телефонов журналистов, правозащитников и депутатов. Он еще и жалобу настрочить не соберется, а уже от ворот зоны позвонит кому надо, отправит sms о том, как здесь все плохо и... жди проверку. А потом еще пресс-конференции, депутатские запросы и так далее, и тому подобное.

— В итоге, можно сделать вывод — сейчас наших политических заключенных в тюрьмах и зонах ГУИНа пока еще сильно не трогают.

— Да, пока это так. Но отыгрываются на остальных. И нужно признать совершенно правильным и своевременным в нынешних условиях решение Съезда политзаключенных о создании в нашей стране союза, призванного защищать всех заключенных, права и законные интересы которых были нарушены.

— То есть те самые немногочисленные права, которые им сохранила Конституция РФ и Уголовно-исполнительный Кодекс РФ, полное соблюдение которых действительно делают жизнь заключенных сносными?

— Совершенно верно.

— Сергей Валентинович, нужны ли стране широкая амнистия и возвращение практики ссыльного, вольнопоселенного отбывания наказания?

— Широкая амнистия, безусловно, необходима. Относительно возвращения практики ссылки-высылки — не уверен.

— Нуждается ли в реформе сама система исполнения наказания и содержания в СИЗО?

— Безусловно. И чем скорее, тем лучше.

— Как часты в вашей практике были случаи, когда в основу обвинения шли единственно признательные показания вкупе с показаниями сокамерников, часто неоднократно судимых?

— Достаточно часто, чтобы признать это закономерностью. В прокуратуре разработана методика на сей счет, и признательные показания играют в ней ключевую роль вместе с показаниями так называемых свидетелей обвинения из числа «подсадных уток», то есть лиц, совершавших ранее уголовные преступления и вновь привлеченных к ответственности за то же самое. Этих уголовников специально подсаживают в камеры к обвиняемым, (чаще всего к ранее не судимым — «первоходам») с целью узнать от них путем различных ухищрений, включая и применение силы, обстоятельства совершенных преступлений. Европейский суд по правам человека еще лет пять назад признал, что подобные лица не могут привлекаться в качестве свидетелей обвинения (дело «Алана против Великобритании»), но наши суды игнорируют Европейский суд, и российское государство продолжает постыдную практику сотрудничества прокуратуры и правоохранительных органов с преступниками. А Конституционный суд России несколько лет назад принял половинчатое, по сути, решение, запретив лишь привлечение в качестве таких свидетелей обвинения оперативников, следователей и тому подобное — лиц, которые, также как и «подсадные утки» из числа уголовников, в массовом порядке использовались государственными обвинителями в качестве ключевых свидетелей. Оперативников вспомнили, а про их подопечных сексотов-уголовников — как бы позабыли. И у нас так всегда. Однажды, правда, мне удалось в 2006 году в Иркутском областном суде добиться того, что суд отказался принять во внимание показания одного из таких сексотов-уголовников. Это был некто уже известный всей стране, благодаря публикациям в газете «Версия» и в других СМИ, рецидивист-уголовник Сергей Ефремов по кличке «Нацист». Четыре дня он давал заученные, но, тем не менее, путанные показания в отношении своих сокамерников-подсудимых. Четыре дня государственные обвинители — прокуроры Инютина и Плохотнюк — всячески демонстрировали в суде не просто уважение, а настоящее подобострастие к этому презренному типу, совершившему не одно убийство, ласково называя его по имени и отчеству, ревниво оберегая от неудобных вопросов защиты, а после перерывов в процессе, исправляя допущенные им ранее ошибки. И, тем не менее, этот негодяй запутался, стал проявлять в суде свое звериное нутро и, в конце концов, испортил прокурорам всю игру. А суд посчитал показания такого «свидетеля обвинения» неубедительными по целому ряду причин, и, хотя не сослался прямо в приговоре на постановление Европейского суда, о котором говорила защита, показания Ефремова не легли в основу обвинительного приговора.

— Это тот самый Ефремов, который подозревается в причастности к гибели в Иркутском СИЗО в 2004 году Павла Баженова, проходившего подозреваемым по одному из дел?

— Да, тот самый. Кроме Баженова, через камеру и руки «Нациста» прошли десятки людей. Словно конвейер пыток. И это притом, что в Иркутском СИЗО множество камер, но почему-то все обвиняемые по громкому делу в котором я участвовал, прошли через камеру Ефремова.

— Не кажется ли вам, что впоследствии, в связи с усилением пресса на оппозицию и увеличением количества политических заключенных, все эти методы начнут практиковать и против политических?

— Не дай Бог, но все возможно.

— Насколько, по-вашему, преступны действия самих работников следственно-силовых структур, СИЗО и ФСИН? Как часто вы с этим сталкивались и несли ли они наказание за свои преступления, совершенные, например, в ходе следственных действий? И вообще, каков общий моральный облик наших с вами стражей закона?

— Среди них есть и хорошие, и плохие люди. Как и везде. Есть и преступники. Но система так устроена, что она старается не выметать сор из избы. Тут можно еще и вспомнить и поговорку о защите чести мундира. Хотя есть и случаи привлечения к уголовной ответственности работников ФСИН.

— Как вы можете прокомментировать недавний бунт в одной из самарских колоний?

— Как иллюстрацию того, что в системе ФСИН не все так хорошо, как нам пытаются внушить.

— Ваше мнение как юриста: насколько возможно устанавливать различные таксофоны в лагерях и разрешение иметь у уже осужденных сотовую связь? Практикуется ли это в мире?

— В разных странах существует различная практика. Но практически во всех тюрьмах цивилизованных стран Европы, Америки и Азии имеется доступная для осужденных телефонная связь. Содержание разговоров контролируется, но люди не лишены возможности связаться с близкими в установленные часы. Поэтому там не существует проблемы «неразрешенного использования контингентом мобильных телефонов». Если к людям относиться по-людски, а не по-свински, то можно избавиться от многих проблем, которые, к сожалению, имеют место быть в наших пенициарных заведениях, включая, как итог, массовые беспорядки.

P.S. В прогулочном дворике отряда Строгих Условий Содержаний УЕ 394/9 Уфы мне один парень, севший за грабеж, признался:

«После всего пережитого здесь, я не хочу больше сюда попасть. Поэтому никогда не оставлю больше свидетеля. Как Раскольников — на автомате буду действовать. Пусть лучше расстреляют».

«На смертную казнь мораторий уже лет десять как», — сказал я.

«Пусть тогда при задержании убьют. Все одно, лучше в могилу».

Видимо, пришла пора подумать о преступлениях и системе их наказания в нашей стране, в которой со времен Достоевского не изменилось только одно — «от тюрьмы и от сумы не зарекайся».

Максим Громов, Новая Газета в Нижнем Новгороде - 15.12.2008

Архив публикаций     Читайте также:

28/08/2008 Максим Громов   -   Судьбы / Дела и судьбы /

АКЦИЯ В ПОДДЕРЖКУ ДОНБАССА:

Сбор гуманитарной помощи осуществляет движение Интербригады (от Лимонова).

Введите сумму пожертвования и номер телефона: